Реквием - Страница 64

– А вдруг он ей тоже не скажет? – робко спросил Игорь, неловко поворачиваясь на диване и пытаясь принять более подходящую позу.

– Ей – скажет, – твердо сказал Зотов. – Ему с ней жить, и ему небезразлично, как она к нему относится. Если у него есть хоть малейшая возможность оправдаться перед единственной внучкой, он ее обязательно использует. Она даст ему понять, что готова принять страшную правду про своих родителей и готова простить деда, и он ей все расскажет.

– А вдруг он и в самом деле ничего не знает ни про какие кассеты? Что тогда делать?

– Вот когда выяснится, что не знает, тогда и думать будем. Но я уверен, что он знает. Не просто так он застрелил сына и невестку. Была какая-то причина, и причина серьезная.

– Откуда ты знаешь?

– Умею считать до двух. Я был близким другом Гены и Светы Немчиновых, часто встречался с ними. Однако про кассеты никогда ничего не слышал. Значит, у них была от меня тайна. Ладно, допустим. Допустим теперь, что старик убил их не из-за кассет, а из-за какого-то семейного конфликта. Но конфликты, из-за которых один человек поднимает руку на другого, и не просто на другого, а на родного сына, так вот, такие конфликты не возникают вдруг, из ничего, за две минуты. Не бывает такого, Игорек, ты уж мне поверь. Значит, конфликт был давний, затяжной. Но и об этом я никогда ничего не слышал ни от Генки, ни от его жены. Получается, у близкого друга было целых два секрета, которые он тщательно хранил даже от меня. В это как-то слабо верится. Одна тайна еще проходит, две – уже маловероятно, учитывая тесноту наших отношений. Значит, тайна была все-таки одна, одна-единственная. Были какие-то кассеты, и именно из-за них старый Немчинов совершил убийство. Впрочем, для тебя это слишком сложно, у тебя мозгов не хватит понять такие рассуждения. Лучше ложись спать.

– Почему ты меня всегда унижаешь? – жалобно заныл Игорь. – Вечно ты меня обзываешь по-всякому…

– А что я должен делать? Восхищаться тобой, придурок? Петь тебе дифирамбы, расхваливать твою неземную красоту и небесный талант? У тебя для этого поклонники есть. А я тебе всегда говорил правду и буду ее говорить, как бы ты ни артачился. Если бы ты мне сразу сказал о том, что тебе звонит шантажист, я бы в тот же день поговорил с Лерой и сейчас все уже стояло бы на своих местах. Ты бы спокойно готовился к концерту, мы бы занимались организацией твоего бракосочетания со Стеллой. А ты поставил все под угрозу срыва, козел! Я с таким трудом пытался поддержать интерес к тебе со стороны журналистов, постоянно запускал информацию о том, что ты готовишься выйти к публике с новым имиджем и новым репертуаром, искал для тебя композиторов и хорошие тексты, репетировал с тобой днями и ночами, а что в результате? Ты боишься выйти на сцену, потому что проблема до сих пор не разрешена, а шантажист тебя запугивает тем, что прилюдно ославит. Я голову сломал над тем, как продвигать дальше твою карьеру, и нашел для тебя беспроигрышный вариант со Стеллой, хотя один Бог знает, чего мне это стоило. И что в итоге? Ты не можешь на ней жениться, потому что пока проблема не решена, ты не имеешь права рисковать. Так вот, пока ты будешь ждать, чем дело кончится, Стелла тебя дожидаться не будет. Она другого мужа себе подыщет и начнет его раскручивать, тоже молодого, красивого и не без вокальных способностей, только в отличие от тебя у него будут человеческие мозги. Человеческие, а не козлиные. Так что не ной и не жалуйся, от меня ты получаешь только то, что заслуживаешь.

Зотов резко повернулся и вышел из комнаты. Через пару минут он снова заглянул, на этот раз полностью одетый.

– Ложись спать. И не вздумай пить. Завтра приду рано, начнем заниматься. Будешь не в форме – убью.

***

Следователь городской прокуратуры Константин Михайлович Ольшанский был одним из тех, кто искренне сожалел об уходе Насти Каменской из уголовного розыска. Когда-то отношения у них были, мягко говоря, напряженными, Ольшанский просто не замечал женщину-оперативника и привычно хамил ей, как хамил огромному количеству людей. Настя же, не переносившая никакого хамства, следователя избегала, а если это не удавалось, пыталась в ответ на хамство огрызаться и сама же себя за это не любила. Со временем все утряслось, Константин Михайлович открыто признал в Насте острый ум и сообразительность и объяснил ей, что он не хамит, а так своеобразно говорит комплименты. Это было формой извинений, которые Настя с радостью и безоговорочно приняла, так как знала, что Ольшанский – профессионал высочайшего класса. С тех пор совместная работа превратилась для них в обоюдное удовольствие, которого оба они лишились в связи с переходом Насти на аналитическую работу. Поэтому, увидев Каменскую в своем кабинете, следователь не мог сдержать радости.

– О, какие люди! – весело закричал он, когда она вошла в кабинет. – Неужто вернулась, Каменская?

– К вам – всегда, – улыбнулась она в ответ. – Лично от вас я никогда не уйду, я ваша до гробовой доски. У вас опять новые очки. Не устали в погоне за модой?

Ольшанский снял очки в модной красивой оправе, недоуменно осмотрел их, помаргивая ставшими вдруг беспомощными глазами, и водрузил на место.

– Какая мода, побойся Бога. – Он виновато махнул рукой. – Соседка в гости приходила, трехлетнего малыша с собой привела, а я в этот печальный момент в ванной отмокал после суточного дежурства. Очки-то я на диване оставил, вместе с газеткой, которую перед тем читал. Ну вот, я в ванной кайф ловлю, а ребеночек тоже свой кайф ловит, мои очки ломаючи. Жена с соседкой языками зацепились и радуются, что пацан не плачет. А чего ему, сердешному, плакать, когда в руках такая игрушка замечательная, да еще со стеклышками, через которые весь мир по-другому смотрится. Короче, пришлось мне в тот день в старой оправе дохаживать, ну в той, помнишь, которая вся клеенная-переклеенная. Нина моя посмотрела на меня, головой покачала и поехала куда-то. Вернулась вот с этой. А что, она правда модная?